О верности крыс. Роман в портретах - Мария Капшина

– Какого пепла, Теотта?! – Синий догнал и схватил её за локоть. – А какого пепла ты тогда это говоришь? Сама говоришь, что он предатель, а стоит только…

Теотта стояла, вроде бы, неподвижно, но локоть её каким-то образом из хвата Синего высвободился.

– Хватит уже! – прикрикнула она и покачала у Синего перед носом пальцем. Рукав широкой арнакийской накидки, как и браслеты под ним, скользнул к локтю. – Хватит того, что вы о-Баррейю подстрелить пытались! Мстители недорезанные! Хорошо хоть, не убили!

– Ты… – Синий шагнул к ней, щерясь от ярости. – Дым и пепел! Да я бы весь этот проклятый дом вырезал, и то мало было бы!

– Нет уж, мало никому бы не показалось! Ол Баррейя нам помогать должен через пару лет, а вы со своей местью дурацкой! Если б вы мальчишку убили, вообще всё наперекосяк пошло бы!

– К-какой «помогать»?.. – Синий мотнул головой, ловя луч на серьгу. – Чего «наперекосяк»?.. Ты чего, спятила? С чего бы он нам помогал?..

– С того, что так правильно! – отрезала Теотта. – А вы бред всякий делаете, который вообще никуда не вписывается!

Она резко повернулась, метя косичками по своим плечам и отчасти по Синему. Тот отшатнулся.

– Идёшь – идём, – не оборачиваясь, буркнула Теотта. – Только молча.

Синий полагал, что они идут домой или в «Нору» к Лайе, на худой конец. Но Теотта уверенно пошла к порту, потом оставила порт справа, почти бегом перешла по хлипкому подвесному мосту в Новый город и вышла через Сосновые ворота на старую, разбитую дорогу, которая дальше к юго-западу впадала в новый Южный тракт на Нори-ол-Те и дальше, сквозь Кадарский лес, через границу.

Синий оглянулся на Эрлони. Стена Нового города едва ли вызвала бы почтительный восторг у приезжих. Близнецы рассказывали с чьих-то слов: когда-то давно, лет семьдесят тому как, её отстроили после очередного пожара. Тогда стена была частоколом и сгорела почти полностью. Частокол пришлось заменить кирпичной кладкой. Тогдашний тэрко едва ли обрадовался такому повороту, и существенно сэкономил на постройке, обойдясь местным кирпичом, и самым дешёвым. Век дешёвого кирпича оказался недолог. К тому же, и жители Нового города (а припортовой его части – в особенности) смирностью не отличались. Так что то здесь, то там стена начала разрушаться уже порогов через двадцать после постройки. Дыры заделывали саманом, деревом…

Синий оторвался от созерцания стены, обнаружил, что Теотта уже прилично ушла вперёд, и побежал следом. Стена была похожа на «Лисью нору». Да и на Логово тоже. Где-то что-то обвалилось – залатают, кем придётся, и забудут. Синий мотнул головой и почесал серьгу. Наверно, и правильно: чего вспоминать? Всё равно не вернётся.

Дорога была мокрой и склизкой от намытой с обочин земли – желтоватого суглинка с мелкими камешками. И лужи между, а кое-где – снег, ещё не растаявший и не размешанный в кашу прохожими ногами. Холмы по сторонам были не лучше. Снега хоть насыпалось, но мало, и теперь холмы всё не могли решить, быть ли им рыжими от жухлой травы – или же сдаться зиме и побелеть. Кое-где они плевали и на то, и на другое, выпячивая из-под снега или тёмно-бурую грязь, или белёсый камень.

Молчать Синему к этому времени порядком надоело. Да и шагать тоже. Но тут ему, можно сказать, повезло: и четверти часа не прошло, как Теотта резко свернула и полезла в гору справа от дороги, напролом, по скользкому глинистому склону. Пока они добрались до вершины, Синий успел один раз поскользнуться и выпачкать левую штанину, вспомнить несколько сочных ругательств и как минимум четырежды задаться вопросом, с какой стати Теотте приспичило сюда лезть.

Она, впрочем, и сама не знала, чем ей глянулся именно этот холм. Может, и не было в нём решительно ничего особенного, кроме остатков чьего-то дома. То ли усадьба, то ли охотничий домик, то ли часовня – поди разбери теперь, когда остались только полуосыпавшиеся стены из кирпича на каменном фундаменте. Может, ей просто понравилась идея укрыться здесь от ветра. А вернее всего будет сказать, что никаких идей у Теотты не было вовсе. У неё вообще редко бывали идеи. Она просто знала, что так сейчас будет правильно. А логика – ерунда и костыли для безногих. Вот эта вершина холма – Центральная равнина. Этот кусок каменного пола – гладкий, хоть и выщербленный кое-где, но ещё крепкий, – это Империя. Пройдёт ещё сколько-то порогов, пройдут снега, грозы, жара и туманы, и он искрошится окончательно. Если, конечно, никто не придёт отстроить заново. Если нет, то весной, когда потеплеет, из углов бывшей комнаты, где уже ничего не осталось от пола, наползёт вьюн, намоет земли, пробьётся жёсткая трава, разламывая старую грубоватую кладку. Теотта присела на корточки и погладила мокрый камень. Вот эта плита, поглаже и покрепче прочих – Кадар. Вот уцелевшая полировка на краях двух плит: это Сойге и Тиволи, юго-западная имперская окраина и северо-западная – кадарская. Вот этот обломок камня, который чуть выступает над имперской плитой, если провести по ней рукой, на самом деле сидит куда прочней, чем кажется со стороны. А если раскачать его и вынуть – раскрошится плита вокруг, и трава, дожди и ветер сделают своё дело существенно скорей. Это Мастер Джатохе. Белая мелочь рядом. Льдисто холодный и бритвенно-острый осколок старого стекла (шиковали в этом домике!) – ол Баррейя. Чуть ржавый на шляпке, но вполне ещё годный гвоздь – ол Лезон.

Чёрные горошинки подсохшего крысиного дерьма и подгнивший жёлудь точно в центре плиты. И два репья там же, один поменьше, другой побольше. Это окружение Его Величества, с бестолковым советником ол Жернайрой и пронырливым выскочкой нка-Лантонцем.

Где-то за спиной мученически вздохнул Синий и завозился. Видимо, умащивался на куске стены посуше. Молча – и то хлеб.

Каменной крошкой – плоть от плоти Империи и дух от духа её – был Лис со своими лисами. Был сухой виноградной плетью мэтр Ошта: от жёлудя-императора-Нактирра – к мокрой земле за пределами плит. До весны жёлудь растеряет в снегу и воде остатки своей скорлупы и – кто знает – может и прорасти на хорошей почве…

А Кхад в раскладе не было. В некотором смысле. В другом смысле она в раскладе совершенно точно была: морозом, после которого придут дожди и ветер и жара, и который в попытке закалить камень, как закаляют клинок, искрошит его – потому что это не металл, а камень.

Были на сухом камне жёлтые липовые листья под цвет Кошкиных волос, вперемешку с мелкой серой пылью – общий фон, эфемерная связующая субстанция для основных кучек этого мусора. И много ещё всякого было – мелкого и крупного. Незаметного и неважного сейчас, но готового вступить в игру всего парой сезонов позже. Или наоборот: значимого сейчас – и обречённого на исчезновение через пару порогов.

А вы говорите, «шаги». Что «шаги»? В шаги, вон, и ол Жернайра неплохо играет. И всё у него просто: эта фигура ходит так, эта иначе, а других фигур и вовсе не бывает.

Синему окончательно надоело любоваться попеременно то пасмурным небом, то чёрным Теоттиным профилем на фоне выщербленной стены. Сидеть на камне было, между прочим, холодно.

– Теотта… – позвал Синий. Она не шевельнулась. – Теотта!

Она недовольно повернула голову.

Впрочем, конечно, волновал его вовсе не холод. И не Умникова игра, когда Трепло ему уже не подыграет. И не дурацкие слова Нарка, и не обида на него Лайи, и не развалины этого старого дома на мокром холме, и даже не то, что Теотта зачем-то потащила его с собой, а теперь сидит и пялится себе под ноги, словно ничего важнее нет, и Синего здесь тоже нет. И не надвигающаяся непогода – это уж совсем смешно было бы. Ничего это в отдельности волновать не могло. И всё-таки было неспокойно. Сильно неспокойно. И неуютно. Не под тяжёлым, сквозным каким-то взглядом Теотты, хоть обычно её Синий и побаивался. Не в том дело. А только неуютно и…

– Это… – сказал Синий. Получилось сипло – пришлось кашлянуть. – Это ведь неправда, что после смерти от человека ничего не остаётся?

– А я откуда знаю?

– Ну… Ты же всё такое знаешь…

– Ничего я такого не знаю, – буркнула Теотта и снова отвернулась. И что она там рассматривала? Мусор?

Синий шумно втянул воздух, почесал ухо с серьгой и неловко сказал:

– Но ведь… Слепой же в посмертии судит… и плату назначает… Значит же, есть что-то… посмертие…

Теотта фыркнула. Синий вскинул голову, потом опять опустил глаза на измазанные глиной сапоги.

– В Дазаране в Слепого не верят?

– Не верят, – сказала Теотта. Она никогда не была в Дазаране, и о его вере знала только с чужих слов. Хотя и неплохо.

– Но в перерождение там верят?

– Мм…

– Тогда же, значит, тоже что-то по смерти есть…